Продай одежду свою и купи меч толкование. Трудные тексты Библии

Очень многие неправильно понимают, кто такой был Исус. Стараниями имперской церкви его превратили в "кота Леопольда": "Ребята, давайте жить дружно". Нет ничего дальше от реальности. На самом деле, Исус был врагом римской империи, причём не только духовным анархистом, но и анархистом-практиком.

Об этом говорится в евангелиях:
"Тогда Он сказал им: ...продай одежду свою и купи меч; Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно." (Лк 22:35)

В римской империи того времени , меч - редкая привилегия: ходить с оружием разрешено только римским гражданам - это их неотъемлемое право, в отличие от неграждан. Туземцам за ношение оружия - смерть через распятие. Даже храмовая стража Синедриона вооружена деревянными дубинками и кольями.

То есть, почти как у нас сейчас, "третий рим" от "первого" мало отличается. Как тогда оружие было привилегией римских ментов, так и сейчас его ношение разрешено лишь государственным собакам, ментам и прочим митраистам - "защитникам отечества".

Кирилл Еськов в обзорном предисловии к своей книге (которая сама по себе для меня малоинтересна), хорошо описал исторический фон того времени:

-------
В 6 году н.э., после смерти царя Ирода Великого, Палестина потеряла остатки независимости и была оккупирована римлянами; двумя из четырех исторических областей Палестины - Иудеей и Самарией - стали править римские прокураторы, прямо назначаемые имперской администрацией. Это вызвало резкий подъем национально-освободительного движения; его идеологию в значительной степени формировали религиозные фундаменталисты - фарисеи, а наиболее организованную силу представляли собой национал-радикалы из партии зелотов. Последние "во всем были согласны с фарисеями, но обладали к тому необузданной любовью к свободе. [...] Никакая смерть не казалась им страшной, да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы" (Иосиф Флавий, "Иудейские древности"). Именно зелоты внесли решающий вклад в разжигание начавшейся в 66 году н.э. Иудейской войны, которая в итоге привела евреев к полной национальной катастрофе.
Большую роль в формировании общественного мнения в Палестине традиционно играли бродячие проповедники. Историкам известно порядка дюжины пророков, проповедовавших приблизительно в одно время с Иисусом Христом и Иоанном Крестителем и сопоставимых с ними по популярности; почти все они были казнены римлянами как потенциальные вожди еврейского восстания. Тем не менее, за годы, предшествующие Иудейской войне, таких восстаний произошло 12 (не считая мелких бунтов и терактов). Римляне реагировали на эти события в привычной для себя манере: по рассказу Иосифа Флавия, они как-то распяли в Иерусалиме за один раз две тысячи человек.
Между этими двумя непримиримыми силами балансировала местная церковно-государственная элита. Первоначально возникнув на основе одной из религиозных сект - саддукеев, она к описываемому времени полностью деидеологизировалась и представляла собой партию прагматиков. Ради сохранения статус-кво они готовы были сотрудничать хоть с римлянами, хоть с марсианами, а при первом же удобном случае - немедленно перекраситься в лидеров национально-освободительного движения (как это только что проделала на наших глазах коммунистическая номенклатура республик бывшего СССР).
Так оно, кстати, и вышло в действительности. В двадцатой главе "Иудейской войны" Иосиф Флавий описывает выборы новой - "революционной" - администрации в восставшем Иерусалиме; в их результате "безграничную власть над городом" получил... непотопляемый первосвященник Ханаан. Вот комментарий к этой главе российского издателя и переводчика "Иудейской войны" Я-Л. Чертка:
"Результаты выборов оказались, таким образом, весьма неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное преобладание как в столице, так и в провинции. [...] Элеазар-бен-Симон, победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов Элеазар-бен-Анания, который дал войне первоначальный импульс [...], для того, вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над второстепенной провинцией - Идумеей. НА САМЫЕ ЖЕ ОТВЕТСТВЕННЫЕ ПОСТЫ В ИЕРУСАЛИМЕ И ГАЛИЛЕЕ БЫЛИ ВОЗВЕДЕНЫ РИМСКИЕ ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ РАНЬШЕ СКРЫВАЛИСЬ ОТ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЗЕЛОТОВ." [выделено мною - К. Е.].
Знакомая картина, не правда ли?
Эти события, однако, произойдут чуть позже. В интересующее же нас время саддукейское руководство находило более полезным для себя демонстрировать лояльность "имперскому центру". Непопулярный режим, как водится, наводнил страну агентами тайной полиции. Иосиф Флавий в тех же "Иудейских древностях" пишет, что со времен Ирода Великого (он же - Кровавый) пытки, казни и "исчезновения" оппозиционеров стали обычной практикой:
"Многие граждане, частью открыто, частью тайно, были уведены в крепость Гирканион и там замучены. Повсюду в городах и селах находились шпионы, которые подстерегали всякие сходки".
В ответ боевики партии зелотов - сикарии - развернули компанию террора против оккупантов и местных коллаборационистов, венцом которой стало убийство первосвященника Ионафана. Зелоты располагали разветвленными конспиративными структурами, а их агентура пронизывала все звенья государственного аппарата. Кроме того, они часто поддерживали контакты с шайками разбойников (или, если угодно, партизанскими отрядами), которыми буквально кишела страна. Некоторые из этих вооруженных формирований насчитывали в своих рядах до нескольких сот человек; легендарный полевой командир Элеазар, например, терроризировал окрестности Иерусалима на протяжении почти двадцати лет, пережив нескольких прокураторов и первосвященников.
Короче говоря, реальная Палестина... довольно слабо соответствовала идиллической картинке, возникающей при чтении Евангелия: страна тенистых оливковых кущ, в которой главное занятие населения - назидательные беседы и религиозно-философские диспуты.
Исследователи Библии давно обратили внимание на странный факт: резко выступая как против разложившейся саддукейской элиты, так и против догматиков-фарисеев, Иисус ни единым словом не обмолвился о зелотах, деятельность которых была одной из острейших проблем того времени. Учитывая то, что наибольшим влиянием и авторитетом зелоты пользовались именно в его родной Галилее, английский библеист Брэндон в монографиях "Иисус и зелоты" и "Суд над Иисусом из Назарета" доказывал, что Иисус, если и не принадлежал организационно к этому движению, то относился к нему весьма сочувственно.
В любом случае, среди Апостолов достоверно был по меньшей мере один зелот - Симон (Лк 6:15), а немецкий библеист Кульман в книге "Иисус и Цезарь" обосновывает принадлежность к зелотам еще трех Апостолов - Петра, его брата Андрея и Иуды. Напомню в этой связи характерную деталь. Когда Христос во время Тайной вечери обращается к Апостолам с аллегорическим призывом "продать одежду свою и купить меч", те, поняв его буквально, отвечают:
"Господи! вот, здесь два меча" (Лк 22:38).
Между прочим, Иудея - не Техас, и свободного ношения оружия там не было и в помине.

Добрым словом и револьвером можно добиться большего, чем одним только добрым словом.

Если тратить на образование и вооружение столько денег, сколько нужно, то все остальные деньги будут тратиться правильно.

Бог создал людей, а Кольт сделал их равными.

И холодное оружие согревает душу.

Если вы чувствуете себя взведенным спусковым крючком, то одно из двух: либо надо учиться держать себя в руках, либо учиться владеть оружием.

От менее смертельного оружия более мучительная смерть.

Ложку держать можешь, значит, можешь держать и винтовку.

Если пришли за твоим оружием, сначала отдай им пули.

Хвастайся ножнами, если меч лежит на расстоянии вытянутой руки.

Булыжник - оружие пролетариата, а пролетариат - оружие диктаторов.

Нельзя хорошо заточить плохой клинок.

Пуля - дура, если стрелок дурак.

Покидая лук, стрела не возвращается.

Хорошее оружие - хороший спутник.

Что бы дать оружию возможность спасти тебя однажды, ты должен носить его с собою всю жизнь.

Спорить с тренером по борьбе может только тренер по стрельбе.

Отказался сын от отцовского меча - ходите внучата под вражескими ножнами.

"Все куплю" - сказало злато. "Все возьму" - сказал булат.

Меч ржавеет от обещаний.

Преимущество в огневой мощи - неоценимый аргумент в переговорах.

Было время, когда и стрелы имели эффект пушек.

Самый чувствительный и безотказный – спусковой крючок.

Любой инструмент может стать оружием, если его правильно держать.

У оружия только два врага - ржавчина и политики.

Даже заряженное ружьё не всегда стреляет.

Топор войны вернее всего зарывать штыками.

Демократия бывает гладкоствольная и нарезная.

Полиция носит оружие для того, что бы защищать себя, а не вас.

Законы, запрещающие ношение оружия, обезоруживают только тех, кто не склонен к совершению преступлений и никогда не решится на это.

Свободные люди должны быть не только вооружены, но дисциплинированны.

Кольт 45-го калибра бьет четырех тузов.

Пусть уж лучше 12 осудят, чем шестеро понесут.

С оружием - как с автомобилями: слегка подержанная, пристрелянная вещь вызывает больше доверия, чем необкатанное новье.

Когда у тебя есть оружие, ты смотришь на мир по-другому.

Кинжал хорош для того, у кого он есть. И горе тому, у кого его не окажется в нужную минуту.

Никогда не говорите - «У меня пистолет». Первое что должно прозвучать - щелчок предохранителя.

Вооруженное общество - это общество взаимной вежливости. Манеры общения всегда становятся вежливыми, когда каждый должен отвечать за свои поступки собственной жизнью.

Добро должно быть с кулаками, если уж под рукой нет пистолета.

Не бывает плохого оружия. Не бывает хорошего оружия. Любое оружие в руках плохого человека - это плохо. Любое оружие в руках порядочного человека не несет угрозы никому - кроме плохих людей.

Если вы носите пистолет, люди могут назвать вас параноиком. Какая чушь! У вас же есть пистолет, о чем вам ещё беспокоится?

Заберите пистолеты у их легальных владельцев, и единственными людьми с пистолетами останутся преступники.

Оружие шуток не любит, ошибок не прощает.

Эти слова как будто хлыстом ударили. Кровь отлила от лица Йоши под его гримом, лицо его еще больше побелело. Никто так никогда с ним не говорил. Он почувствовал прилив неукротимой ярости. Недавно, действуя против себя, он поддерживал этого ненавистного человека, и вот его награда! Он не только терял Нами, его еще и очернили в присутствии его семьи! Жалкий щеголишка! Незаконный сын! Он должен ответить на эти оскорбления. Он шагнул вперед и ударил Чикару по лицу своим веером. Удар звонко прозвучал в тишине, которая охватила комнату. Йоши внезапно ясно услышал щебетание птиц, резкий стрекот цикад и далекий звук океанского прибоя.

Половина лица Чикары побагровела, исчезла кроткая улыбка Генкая, Фумио выпрямился в полный рост, у Айтаки рот раскрылся от ужаса. Кагасуке наполовину вытащил меч из ножен, но Чикара остановил его, подняв руку. Руки Чикары сжались в кулаки с побелевшими суставами, глаза стали матово-черными, губы напоминали тонкий бескровный разрез. Багровое пятно на щеке медленно исчезало. Когда он заговорил, его тихий голос звучал более устрашающе, чем громкий гневный крик.

– Ты – совершенное ничтожество, но ты – племянник соседа, друга, почти свойственник, благодаря моему будущему браку. Учитывая это, я бы мог простить тебе все, что бы ты мне ни сказал. Когда ты вмешался, это была большая дерзость, но я воздержался от каких-либо действий. Даже когда бонза обвинил меня в гадких преступлениях, я склонил голову и старался не отвечать на его оскорбления. – Он повернулся к Йоши. – Когда воину наносят оскорбление пощечиной, прощения этому нет. Я имел право сразу заколоть тебя.

Генкай, Айтака и Фумио стояли в оцепенении. Чикара продолжал:

– Я всегда жил согласно принципам долга, верности, порядочности и чести. Я не могу это оскорбление оставить безнаказанным.

К Йоши вернулось самообладание. Он попытался смягчить самурая.

– Чикара-сан, – сказал он, – прежде чем действовать, подумайте о последствиях. У нас нет настоящей причины для ссоры…

– Молчи, глупец, – прошипел Чикара. – Ты уже достаточно сказал.

Йоши сделал шаг вперед. Генкай ухватил его за рукав:

– Не ухудшай положение, – сказал он. – Он не посмеет нанести тебе серьезный вред; он уже наделал много такого, что требует искупления. – Он повернулся к Чикаре: – Если вы причините вред моему брату, вы не получите Нирваны. Тогда вас ждет проклятие в течение десяти тысяч лет.

Чикара не обратил ни малейшего внимания на предостережение Генкая. Когда он вновь заговорил с Йоши, в его голосе звучала решимость:

– Прежде чем проучить тебя, я хочу напомнить, что ты живешь благодаря существованию даймио и их солдат, – сказал он. – Если бы мы действовали иначе, в стране произошло бы восстание. На севере беспорядки, потому что даймио не действовали решительно. Мои действия являются примером для всех. Моя семья будет могущественной, мое имение в безопасности, потому что я никогда не позволяю себе отказаться от выполнения долга из-за ненужной жалости. – Он вздохнул и расправил плечи. – Хватит, – сказал он. – Если у тебя нет меча, Кагасуке даст тебе свой.

Йоши безмолвно протянул руку. Кагасуке отстегнул пояс и меч и протянул их Йоши. Йоши вынул клинок из ножен. Он несколько раз махнул им, проверяя его вес и точность направления. Он учился владению мечом у дяди и в Киото, и, хотя настоящим фехтовальщиком не был, он подумал в легкомысленном азарте молодости, что судьба предоставляет ему возможность достойным образом избавиться от Чикары и объясниться с Нами.

Айтака и Фумио не произносили ни слова. Айтака не мог понять, как мог Йоши оставаться таким спокойным. Единственным проявлением волнения были капельки пота, усеивавшие белый грим на лбу Йоши, да и это могло быть вызвано жаркой погодой. Айтака наблюдал за Чикарой, шагавшим к выходу. Чикара не обнажил свой меч, но его походка, напоминавшая манеру хищного зверя, тревожила Айтаку. Будет ли Чикара помнить предупреждение Генкая? Захочет ли он быть милосердным?

Чикара сошел с крыльца, Йоши следовал за ним. Айтака, Фумио, Генкай и Кагасуке шли сзади. Они остановились в пятидесяти ярдах от замка в ровном поле, окруженном густыми рядами вишневых деревьев.

На лице Фумио была написана глубокая тревога. Йоши не сможет справиться с опытным Чикарой. Фумио сдерживал себя: он прожил много лет согласно кодексу чести самураев и не имел права вмешиваться. Его мысли судорожно сменяли одна другую. Неужели нет выхода? Что произойдет с предполагаемым объединением двух родов? Будет ли закончена свадебная церемоний? Как спасти Йоши от последствий его безумного поступка? Нервно обдумывая все возможности, вытекающие из этой дуэли, он пришел к неизбежному выводу: нет никакого выхода, самурай получил пощечину, и Йоши придется понести наказание.

Генкай печально стоял рядом с Йоши. Он был причиной гибели, ожидающей Йоши. Впервые с тех пор, как он принял монашество, его вера поколебалась. Будда не спас крестьянина, а теперь Генкай не мог быть уверен, что Будда спасет Йоши. Зачем было ему настаивать на разговоре с Чикарой? Он поступил глупо. Его братья были правы. Никакого удовлетворения он не получил, а теперь, возможно, он погубил Йоши своими действиями. Он смотрел на Йоши, казавшегося таким спокойным, и его глаза затуманились от слез. Наверняка все это закончится трагедией! Чикара будет сражаться без всякой жалости, и Йоши погибнет из-за его, Генкая, неуступчивости.

В это время Айтака пересматривал свою оценку Йоши. Он обвинил Йоши в том, что он – ничтожная пустышка, а между тем Йоши смело отвлек внимание Чикары от Генкая, в то время как он, Айтака, беспомощно стоял молча. Как теперь помочь Йоши? Единственным его преимуществом была молодость, но этого было недостаточно для сопротивления силе Чикары.

Чикара повернулся к Йоши. «Ты готов?» – спросил он. Его голос звучал ледяным холодом; солнце отражалось от его лба и бросало на лицо тени, превращавшие это лицо в дьявольскую маску.

Йоши, держа меч в обеих руках, повернулся к нему и кивнул.

С быстротой нападающей змеи Чикара выхватил меч из ножен и направил удар на середину туловища Йоши.

Молодого человека спас быстрый рефлекс; его меч едва отклонил удар, и он отступил. По выражению лица Чикары и свирепости нападения Йоши понял, что Чикара не собирался ограничиться тем, чтобы преподать ему урок хороших манер, – он намеревался убить.

Оба сражающихся осторожно кружили; Чикара опять атаковал, и его удар снова был отпарирован с трудом. Еще два удара, третий, и ткань на плече Йоши была рассечена, показалась кровь. Йоши закусил губы, его лоб покрылся потом; совершенно явно, Чикара лучше владел мечом, чем он. Айтаке хотелось вмешаться. Может быть, он сможет остановить дуэль раньше, чем Йоши получит смертельную рану. Он сделал движение, но Фумио, разгадав его намерение, схватил его за рукав. Каков бы ни был исход, этот бой вел Йоши.

Йоши ни разу не атаковал, он отступал, и меч Чикары грозил вот-вот нанести ему тяжелый удар. Он понял, что это – смертельная схватка и он не сможет ее выиграть, если будет все время отступать. Он начинал терять уверенность из-за того, что Чикара сражался более умело. Надо было перехватить инициативу, пока не поздно.

Он перешел к нападению. Когда меч Чикары мелькнул мимо него, Йоши отскочил назад и с торжествующим криком бросился в контратаку.

Поздно! Его перехитрили. Первый удар Чикары был маневром, и, когда Йоши переменил положение, меч изменил направление и скользнул по его груди, разрезав платье и снова запятнав его капельками крови. Йоши отскочил, держа левую руку на ране. Теперь он двигался медленнее, раны начинали сказываться. Чикара атаковал. Йоши тяжело отпрыгнул. Теперь он был не далее чем в трех футах от Фумио и Айтаки. Они ощущали запах пота, от которого платье Йоши потемнело на спине, с лица тоже капал пот. Чикара нацелился ударить его по голове. Йоши удалось отбить его, но лезвие ударило его по руке и присутствующих обрызгало кровью и потом. Тяжело дыша, Йоши собрал все свои силы. Он напрягся и бросился вперед, его меч мелькал беспрерывно, создавая сверкающий стальной круг, и Чикара был вынужден отступить. Казалось, такой силе нападения невозможно было противостоять. С покрасневшим от усилия лицом Йоши заставлял своего противника отступать. Теперь у Чикары лоб вспотел и он дышал тяжело. Он с трудом отбивал удары. Но энергия, наполнявшая Йоши, иссякла; он замедлил движения и остановился, оказавшись перед Генкаем. Он отступил назад и опустил меч. «Чикара, – прохрипел он, – довольно…»

«Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч».
Господь повелевает ученикам, впрочем не противореча Самому Себе, но, объявляя им, что доселе Он призревал за ними, не заставляя ни о чем заботиться, а отселе они должны будут заботиться о себе сами. Об этом Он говорит иносказательно, словами о мешке, суме и мече. Поэтому будьте бодры, так как вы имеете алкать и нуждаться в пище, на что намекает «сумой», и мужественны, так как впадете во многие опасности, на что указывает «меч». Говорит Он это, конечно, не для того, чтобы они носили с собою мечи, но чтобы объявить о грядущих войнах и бедствиях и сделать их ко всему этому готовыми.
Поэтому Господь говорит им: отселе носите «сумы», то есть так располагайтесь и заботьтесь, как имеющие испытать голод, и купите «мечи», то есть так берегите себя, как имеющие встретить опасности и войны.
Но вот правильно ли поняли Его ученики. Вспомним, что направляясь в Гефсиманский сад, Иисус взял с собой только троих Своих сподвижников, ко всему прочему, попутно выполняющими и роль Его телохранителей. Это были сам Петр, и двое братьев Заведеевых, Иаков и Иоанн Богослов. Братья Иаков и Иоанн в Евангелиях именуются сыновьями Зеведеевыми по имени их отца Зеведея, также, по сообщению евангелиста Марка (Мк. 3:17), Иисус называл братьев просто - Боанергес (в переводе с греческого на арамейский, это слово в Новом Завете означает «сыны грома»), очевидно за порывистый характер. В литературе Иакова Зеведеева также часто называют Иаковом Старшим, чтобы отличить его от апостола Иакова Алфеева и Иакова, «брата Господня» или Иакова Младшего.
Все трое инициативны и воинственны, имели характер настоящих бойцов, и при мечах; вооружены, правда, только двое («Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно». Лк. 22:38), и один из них находился у Петра.
В канонических текстах Евангелия, стих от Луки, 22:36, оружием, которым здесь цитируется последнее слово, обозначается меч.
Но является ли это достоверно верным?
Евангелия, как и весь Новый Завет (за исключением, возможно, Евангелия от Матфея), написан на койне, разговорном греческом языке I века. По оценке многих исследователей язык Евангелия от Луки, наряду с языком Деяний и Послания к Евреям - лучший по литературному уровню в Новом Завете. Евангелие от Луки - третья книга Нового Завета, одно из четырех канонических Евангелий. Перед ним традиционно следуют Евангелия от Матфея и Марка, за ним - Евангелие от Иоанна.
Древнееврейский язык (или библейский иврит), - первый язык евреев, распространенный в Древнем Израиле. В течение первого тысячелетия до нашей эры находился как в устном, так и в письменном употреблении, выйдя впоследствии из устного употребления в связи с падением древнееврейской государственности и уходом евреев в диаспору. Одним из основным памятником древнееврейского языка как раз и является Еврейская Библия.
Древнееврейский язык относится к ханаанейской группе северо-западной ветви семитских языков. Сюда входят современный иврит, финикийский и ряд малых языков, такие, как моавитский, аммонитский и эдомитский, а также субстратный язык амарнских писем из Ханаана и Финикии II тысячелетия до нашей эры. Все они, кроме иврита, сегодня являются «мертвыми» языками.
Поскольку в иврите используется консонантное письмо (фонетическое письмо, передающее только или преимущественно согласные звуки), алфавит состоит из согласных букв; тогда как они никак не обозначались на письме, они всегда присутствовали в устной традиции языка.
Поэтому, когда мы пишем на бумаге слово «хрв», в устной речи оно прочитается как «херев» (ивр. херев - «меч»).
В подлиннике, на древнееврейском языке, на котором писалось Священное Писание, этот вид оружия так и обозначается этим термином «херев», и слово это около двухсот с половиной раз встречается и в Ветхом Завете. Корень его «хрв» означает «терять», «быть потерянным», а существительное обозначает любое расточение. Свое происхождение исторически «херев» ведет от древнеегипетского серповидного клинка «хепш», «хопш», «хепши», и это явно то же самое название оружия, что и финикийское обозначение меча - «хереба».
Мы практически не знаем, мечи каких размеров и форм использовались древними евреями; оружия или защитного вооружения древние евреи, этот «железный народ в железном одеянии», не оставили нам ни единого экземпляра. Это тем более любопытно, что, как говорится, меч хоронили вместе с его хозяином («Не должны ли и они лежать с падшими героями необрезанными, которые с воинским оружием своим сошли в преисподнюю, и мечи свои положили себе под головы, и осталось беззаконие их на костях их, потому что они, как сильные, были ужасом на земле живых. И ты будешь сокрушен среди необрезанных и лежать с пораженными мечом», Иез. 32:27-28).
Первым оружием, упомянутым в иудейском Священном Писании, является пламенеющий Меч Херувима (Быт. 3:24 - «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни»). В ассирийских памятниках словом «керуби» также обозначаются фигуры колоссов, символизирующие Силу Добра и охраняющие ворота дворцов. Охраняя от вторжения Зла, они защищали дорогу к Эдемскому саду от незваных гостей, «пламенеющий меч оборачивался всюду, охраняя древо жизни» (пламенеющий меч - «лахат ха-хереб» у Ричарда Фрэнсиса Бертона (англ. Richard Francis Burton , в КНИГЕ МЕЧЕЙ).
Чаще всего слово это и обозначает меч (Иер. 34:4 «Но обаче слыши слово Господне, Седекие, царю Иудин! Тако глаголет Господь к тебе: не умреши от меча («херев»), но в мире умреши»); однако в других случаях и нож тоже. Так, у Иезекииля (5:1) мы видим: «А ты, сын человеческий, возьми себе острый нож («херев»), бритву брадобреев возьми себе, и води ею по голове твоей и по бороде твоей»). Из еврейских записей мы можем понять, что «острые ножи» («херев»), которые упоминает Иисус Навин, и предназначеные для обрезания, были просто осколками кремня наподобие египетских. В других местах этим словом обозначается зубило (Исх. 20:25); жестокий жар (Иов. 30:30 - «Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара («херев»).
Мечом пользовались как пешие, так и конные воины, о чем нам говорит Книга пророка Наума. «Несется конница, сверкает меч («херев») и блестят копья; убитых множество и груды трупов: нет конца трупам, спотыкаются о трупы их», (Наум, 3:3). Херев не был ни большим, ни тяжелым оружием, и можно с уверенностью сказать, что формы его были теми же, что мы видим на египетских иероглифах. Вес меча Голиафа, к сожалению, не приводится, не знаем мы ничего и о мече, отвергнутом Давидом по причине того, что он не успел его проверить. Но та легкость, с которой Давид выхватил впоследствии из ножен филистимский херев и сражался им, позволяет предположить, что он имел нормальный размер и вес. Меч этот вызывал у него большое восхищение, поскольку победитель сказал «нет ему подобного» (1 Цар. 21:9 - «И сказал священник: вот меч Голиафа Филистимлянина, которого ты поразил в долине дуба, завернутый в одежду, позади ефода; если хочешь, возьми его; другого кроме этого нет здесь. И сказал Давид: нет ему подобного, дай мне его»).
То, что меч был «завернут в одежду», и сегодня до сих пор практикуется на Востоке; «позади ефода» (в древнем Израиле - часть облачения первосвященника, надеваемого при богослужении, изготавливаемого из двух полотнищ дорогой материи) - т.е. за облачением первосвященника.
Книга Судей Израилевых, рассказывает:
«3:16 Аод сделал себе меч с двумя остриями, длиною в локоть, и припоясал его под плащом своим к правому бедру,
17 [и пришел,] и поднес дары Еглону, царю Моавитскому; Еглон же был человек очень тучный.
18 Когда поднес Аод все дары и проводил людей, принесших дары,
19 то сам возвратился от истуканов, которые в Галгале, и сказал: у меня есть тайное слово до тебя, царь. Он сказал: тише! И вышли от него все стоявшие при нем.
20 Аод вошел к нему: он сидел в прохладной горнице, которая была у него отдельно. И сказал Аод: у меня есть до тебя, [царь,] слово Божие. [Еглон] встал со стула [пред ним].
21 [Когда он встал,] Аод простер левую руку свою и взял меч с правого бедра своего и вонзил его в чрево его,
22 так что вошла за острием и рукоять, и тук закрыл острие, ибо Аод не вынул меча из чрева его, и он прошел в задние части.
23 И вышел Аод в преддверие, и затворил за собою двери горницы, и замкнул».
Свидетельство о том, что меч остался в теле царя, так что «вошла за острием и рукоять, и тук закрыл острие», дает право на высказывание предположения, что меч этот был жестким, коротким и прямым, возможно, что это был кинжал.
Частое упоминание о обоюдоостром мече (кинжале) позволяет предположить, что существовали также и односторонние мечи (боевые ножи). Аод носил меч на поясе под одеждой на правом бедре и доставал его левой рукой. Опять же когда Иоав намеревался убить Амесса (2 Цар., 20:8), «одежда, бывшая на нем, обтягивала его, а на бедрах его был пояс, к которому был пристегнут меч в ножнах; когда он двинулся, меч вылез из ножен».
Вероятно, не станет нечто предосудительным, если древнееврейское слово «херев», как мы уже разобрали выше, которое может обозначать «меч», «нож», «зубило», «копье», в данном тексте Евангелия от Луки, 22:36-38, может быть переведено, как нож (кинжал).
«Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи (приобрети) нож. Ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! вот, здесь два ножа. Он сказал им: довольно».
Естественно, речь идет не о простом хозяйственно-бытовом ноже, как инструменте, а скорее всего, о боевом ноже, или кинжале, позволяющим использовать его именно в ближнем бою. Вспомним о происшествии, случившимся в Гефсиманском саду, где апостол Петр отсек ухо одному из слуг первосвященника. Остановимся на картине флорентийского живописца Джотто ди Бондоне (1266-1337), который одним из первых художников изобразил Иуду-предателя. Его картина падуанского цикла «Поцелуй Иуды» является ярким примером противоборства добра и зла, величии души и подлости.
С помощью изобразительных элементов и приемов живописи мастер кисти смог тонко передать все чувства, которые испытывают персонажи в своем немом диалоге. Ощущения собеседников передаются лишь их взглядами и жестами. Ценители творчества Джотто считают его картину «Поцелуй Иуды» одной из наиболее впечатляющих фресок с драматическим сюжетом.
Нам на этой картине интересен только тот фрагмент, где Петр отсекает рабу первосвященника ухо. Обратите внимание на короткий клинок ножа в руках апостола, и на то, что держит он его обратным хватом, что должно подразумевать владение особой техникой ножевого боя. Но обратный хват совсем не характерен для кинжальной школы боя, зато очень кстати подходит для боя на ножах. Посмотрите видео, где президент Международного союза боевого каратэ «Кои но Такинобори Рю» (IUKKK), Андрей Кочергин (1964 г.р.), известный, в частности, своими мастер-классами и семинарами по самообороне и прикладной психологии, без замаха, ножом перерезает корабельный канат, удерживающий у пристани многотонные корабли, и вопрос, можно ли взмахом ножа отсечь человеку ухо, отпадет сам собой.
Конечно, найдутся критики, указывающие на то, в музее Познанского архидиоцеза (Польша) хранится длинный тесак - тот самый меч святого Петра, но в наше время значительная часть исследователей справедливо полагают этот меч поздней подделкой.
Петр явно старший среди ближайших троих сподвижников Иисуса, и превосходство его в отваге вполне очевидно. Именно Петр в Гефсиманском саду, при задержании Иисуса, выхватил меч и отсек ухо рабу первосвященника, не испугавшись римских легионеров. Но вспомним, что во времена римского владычества на Ближнем Востоке ношение любого оружия иудеями завоеватели запрещали под страхом немедленной смертной казни. Если иудейской страже, обыкновенно, разрешали иметь традиционное вооружение, то низшим слоям было строго-настрого было запрещено носить в городе оружие. Поэтому нет ничего удивительного, что ремесленники и крестьяне при таких законах обоснованно перешли на скрытное ношение кинжала и ножа, тем более, что какие-то предпосылки для этого в описываемые времена еще как имелись.
В 63 г. до н.э. Иудея была завоевана Гнеем Помпеем Великим (106-48 гг. до н.э.) и включена в состав Римской империи в качестве провинции, управляемой прокуратором. Через сто с лишним лет, в 66 г. н.э., в столице Иудеи, Иерусалиме, вспыхнуло восстание, возглавляемое зилотами (ревнителями веры) и сикариями (лат. sicarii букв. «кинжальщики»; от sica «кинжал») - двумя радикальными группировками. Римский гарнизон Иерусалима был уничтожен, а вместе с ним была вырезана и поддерживавшая римлян часть горожан.
В ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ, гл. 27 «Правление последних наместников», под сикой подразумевается нож. «Во многих городах, и в особенности в Иерусалиме, появились отряды сикариев. Их называли так из-за короткого ножа (по-латыни - сика), которым они убивали врагов. Нередко сикарии мстили не только римлянам, но и евреям, подозреваемым в сотрудничестве с ними».
Восставшие боролись с римским влиянием в Иудее, нападали и убивали представителей римских властей в Иерусалиме и лояльных представителей местной знати в городах Иудеи, сжигая их имущество; если использовать современные термины, они были террористами - убивали своих противников ножами (кинжалами), спрятанными в складках плаща, отсюда и их прозвище. Среди сикариев были люди разного разбора, включая и профессиональных убийц, которые могли выполнять заказы и самих римлян. Иосиф Флавий (36-99 гг. н.э.) сообщает, что убийцы предпочитали действовать в толпе, что позволяло произвести больший эффект, и, заодно, давало нападавшему возможность скрыться. В качестве оружия использовали короткий меч или кинжал (нож), носимый под одеждой и давший название группировке.
Вернемся снова к происшествию в Гефсиманском саду, где все-таки Петр отважился на безрассудный поступок.
«49 Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом?
50 И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо.
51 Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его».
В Евангелии от Матфея об этом случае рассказывается так: «И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф. 26:51-54)).
«Один же из стоявших тут извлек меч, ударил раба первосвященникова и отсек ему ухо». (Мк. 14:47).
«Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх. Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин. 18:10-11).
Так мог ли Петр, на виду римской стражи, пройти в сад с мечом! Скорее всего, этот «меч» был «завернут в одежду» (1 Цар. 21:9), либо спрятан в ножнах, под одеждами («вложи меч в ножны» (Ин. 18:10-11)), что и позволило Петру незаметно пронести его с собой.
Такой же короткий нож, как на картине Джотто ди Бондоне «Поцелуй Иуды», находится и в руке апостола Петра в алтарном образе Сиенского собора «Мадонна во славе» (Маэста) (1308-1311)», работы итальянского художника Дуччо ди Буонинсенья (1255-1319), только здесь он уже удерживается прямым хватом.
Херев, по-видимому, носили только в чрезвычайных ситуациях, а не повседневно, обычным образом, в мирных городах, и который оказался в руке Петра в Гефсиманском саду, раз Господь указал своим ученикам на необходимость его приобретения.

Творения Синайский Нил

Слово на евангельское изречение: «кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч» (Лк. 22, 36)

Глава 1. Предлагаемое изречение с первого взгляда заключает в себе, кажется, большое противоречие и противно прочим наставлениям Господа, но в смысле возвышенном оно как представляет полезное для поучаемых, так показывает благопопечительность Поучающего, а именно: что наставления Свои душевным возрастам для преуспеяния и усовершения по мере возрастания делает Он сообразными с каждым состоянием. Ибо почему повелевает теперь взять нож тем, которые научены уже подставлять ланиту ударяющим? Почему велит продать ризу и купить нож тем, которые, по принятии ими заповеди не иметь двух одежд, и действительно имели у себя одну, бывшую на них, ризу? Ужели Господу угодно было, чтобы Апостолы ходили нагими, что, по общему признанию, непристойно и несогласно с преданиями Господа? Пекущийся о душевной их свободе и неимением Своей собственности доставлявший им жизнь беспечальную не мог также вознерадеть о благоприличии, повелевая ходить с обнаженным телом.

Ибо как несвойственно любомудрию - простираться за пределы потребного и обременять душу излишними суетными заботами, так безумно и чуждо состоянию целомудрия - отказывать телу в служении ему необходимым. Посему должно приискать решение, сообразное тому и другому повелению, и показать, что прямо следует из обеих заповедей, а именно: что новоначальным прилична первая заповедь, а совершенным - вторая. Ибо если и непристойно иметь обнаженное тело в смысле буквальном, то в смысле созерцательном не только сие благоприлично, но и крайне полезно. Поэтому, кто защищает буквальный смысл сего изречения, тот может представляющееся в нем затруднение устранить так: Апостолам, приступающим еще к богочестию, Господь заповедал нестяжательность, желая, чтобы занимались они только изучением Божественных уроков, но и зная, что для несовершенных только опасно приобретение имущества, преуспевшим и не терпящим уже вреда от имущества позволяет небоязненно пользоваться имением, так как они не пристрастны уже к деньгам, подобно многим другим, и не преодолеваются прелестью сребролюбия, и говорит: ««Егда послах вы без влагалища и без меха, еда чесого лишени бысте?» (Лк. 22, 35). А теперь говорю вам: «Иже имать влагалище, да возмет, такожде и мех» (Лк. 22, 36)».

Ибо вначале должно им было, не нося ничего при себе, изведать на опыте силу Учителя, которая им каждый день без их забот подавала потребное для тела (и даже не это одно, но и сказанное нами незадолго прежде), чтобы, деятельно обучившись нестяжательности, приобрели неизменяемый к ней навык, постепенно преуспевая в беспристрастии к себе самим, потому что сребролюбие погубило многих - оно низринуло в пропасть предательства и Иуду, который привык к деньгам по причине вверенного ему для служения верным «ковчежца» (ср.: Ин. 12, 6).

Глава 2. Но не знаю уже, чем защитится отстаивающий буквальный смысл в словах: «Кто имеет нож, да возьмет, а кто не имеет, да продаст ризу и купит нож», когда Господь везде требует, чтобы ученики его были мирны и кротки. Посему посмотрим, каким образом это повеление, хотя оно относительно к телу и в смысле буквальном невозможно, в духовном смысле возможно и полезно. Приближаясь уже к страданию и готовясь взойти на Крест, как по злоумышлению иудеев, так и по собственному изволению ради спасительного Домостроительства, говорит сие ученикам Господь, приготовляя к борьбе с противящимися истине, но не к борьбе по маловажным предлогам предприемлемой, где расположением борющихся управляет раздражение, а к состязанию в подвиге, который внушен Богом по пламенной ревности к богочестию.

Ибо Господь видел уже, что бесстыдные иудеи с неистовством восстают против Божественного учения и спешат положить конец спасительной проповеди, а потому, восставляя учеников своих на сей подвиг с иудеями, повелевает им отложить прежнюю кротость, вооружась же сильным словом идти на обличение покушающихся низложить истину. Хотя христианину прежде всего потребно необходимое одеяние, приличное имени его звания, потому что не менее одежды украшают христианина степенная безмятежность духа и нрав скромный, однако же во время борьбы с противниками потребно ему и оружие слова. «Посему, - говорит Господь, - в то время когда посылал Я вас учителями к Израилю, хорошо вы делали, выказывая мирное состояние духа и таким поведением привлекая непокорных к послушанию, кротостию доводя их до благопокорности, потому что для убеждения действительнее сильного слова правая жизнь, в себе самой представляющая знающему оную убедительный повод признать себя посрамленным.

Но поелику по Моем Вознесении враги истины нападут на нее, то каждый из имеющих попечение о нравственном благоустройстве да отложит тщание о соблюдении мира и да уготовится к состязанию, ибо нет никакой несообразности для важнейшего оставить на время менее важное и, отложив кротость, сделаться воителем».

Глава 3. Сие советует и Пророк, говоря: «Кроткий да будет храбр» (Иоил. 3, 11). И как по пророческому слову: «Раскуют мечы своя на орала и копия своя на серпы» (Ис. 2, 4), то есть по прекращении брани со страстями душевные силы соделают земледельческими орудиями, так и наоборот: когда призовет брань, хорошо сложить с себя подобающее украшение, уготовиться же на борьбу и взять в руки меч за Господни заповеди, совлекшись и ризы нравственных добродетелей, если должно будет сражаться нагому, ибо таковой, может быть, в сражении будет безопаснее облеченного в ризу. Сие дает видеть Пророк, сказав: «И погибнет бегство от скоротекущаго, и крепкий не удержит крепости своея, и храбрый не спасет души своея, и быстрый ногама своима не уцелеет» (Ам. 2, 14–15); присовокупляет он: «Наг побегнет в той день» (Ам. 2, 16).

Господу угодно, чтобы таковым нагим был продающий ризу и покупающий нож, не отрекаясь, по причине истины означаемого, от того, что по буквальному смыслу кажется неблагоприличным. Ибо, желая, чтобы люди сообразовались всегда с тем, что для них полезно, дает нередко и противоположные советы, как сказали мы уже предварительно: иногда научает принимать заушения и не оказывать негодования, иногда же повелевает носить меч, показывая воинственный вид, вызываясь на брань и до вступления в оную устрашая врагов одним видом. И когда один Пророк повелел воинские оружия переделать в земледельческие орудия, вскоре после него другой Пророк дает, напротив, повеление земледельческие орудия переделать в воинские оружия. Один говорит: «Раскуйте «мечи своя на орала и копия своя на серпы» (Ис. 2, 4)», а другой: «Разсеците рала ваша на мечи и серпы ваши на копия» (Иоил. 3, 10). И советы сии хотя противны по букве, но не противны по разумению. Ибо один внушает, что должно делать начинающим брань со страстями, а другой, что делать обратившим врагов в бегство.

Поэтому до времени хорошо быть облеченным в одежду и потом совлечься одежд, когда потребуется вместо ризы приобрести нож, потому что для безопасности не столько служит риза, сколько нож: в одежде - украшение, а не безопасность, а нож - великое охранение сражающемуся. Поелику же таковая риза полезна только до времени, достигшему совершенства и восшедшему на кров умозрения воспрещается возвращаться назад. Ибо Господь ясно учит, говоря: «Иже на крове, да не сходит взяти риз своих» (Мф. 24, 17–18).

Глава 4. Но есть и кровы превозношения, восходящих на которые порицает пророческое слово, говоря: «Что бысть тебе, яко ныне возлезосте вси на храмины тщетныя?» (Ис. 22, 1). Ибо эта храмина была не высота добродетели, имеющая прочное основание, но надмение пустой гордыни, скользкое для того, кто утверждает свое пребывание на таковой высоте. А кров истины стоит незыблемо, имеет неколебимую добродетель, основанную на умеренном образе мыслей, с него невозможно упасть, потому что самый венец крова безопасен, восшедшего горе, как в раю, хранит нагим и невинным. Если же кто не совлекает с себя таковой ризы по умирении брани со страстями и труда о нравственных добродетелях не заменяет старанием приобрести силу слова, даже не хочет освободить тело от безвременного труда, когда прошел уже мимо досаждающий телу сластолюбием, то подвергается он укоризне как отлагающий, когда уже не должно, продажу ризы и покупку ножа. И сие можно слышать от Приточника, который говорит: «Отими ризу свою, прейде бо досадитель» (Притч. 27, 13).

Ибо не менее строгости в деятельной жизни изнуряет тело рачительность подвига в Божественных словесах, даже еще более способствует трудящемуся о чистоте, потому что мысль не имеет времени возвращаться назад и заниматься страстями, готовыми его потревожить, так как помысел непрестанно устремлен к лучшему. Труд строгого жития, изнуряя тело, дает еще, может быть, время страстям подвигнуть праздную мысль к тому, что составляет собственное вещество страстей. Умозрение же, содержа привлеченным к себе всецелый ум, не дает места, не говорю, страсти, но даже и человеческому помыслу, призывающему, может быть, и к необходимой потребности. Не только страстное сластолюбие препобеждает услаждение умозрением, в котором с полезным срастворено приятное, но и естественную нужду.

Зная сие, и Павел говорит: «Телесное бо обучение вмале есть полезно, а благочестие на все полезно есть» (1 Тим. 4, 8); так свидетельствует о пользе первого при времени, а последнему приписывает всегдашнюю и постоянную пользу, потому что телесный подвиг прекращается в Будущем Веке, а ведение приемлет приращение в совершенстве, простираясь от видения уповаемых благ «зерцалом в гадании»к видению «лицем к лицу» (1 Кор. 13, 12).

Глава 5. Поэтому телесного упражнения должно совлечься, как ризы, и - трудов оного как цены за проданное для приобретения меча благочестия, который будет полезен к охранению и приведению в безопасность того, что есть у нас. Этот меч делается и похвалою, - похвалою, то есть не пагубною гордынею кичливого высокоумия, но благодарным ощущением помощи Божией, как сказано кому–то: «Защитит помощник твой, и меч хвала твоя: и солжут тебе врази твои, и ты на выю их наступиши» (Втор. 33, 29). Так продается риза, так покупается нож: продается риза, служа к приобретению того, чего не было прежде, и сама оставаясь в способности действовать, хотя, по смотрению, и прекращает свою действенность.

Ибо способность действовать хотя и не приводит в исполнение предстоящего ей делания, однако же, имея крепкую силу, когда захочет, обыкновенно действует беспрепятственно, подобно тому художнику, который полноту своего знания показывает на веществах и при недостатке оных остается праздным, между тем как знание его безмолвствует, а не уничтожается. Почему же совлекшийся таковой ризы и снова, по снисхождению к несовершенным, принужденный употребить ее в дело так говорит: «Совлекохся ризы моея, како облекуся в ню» (Песн. 5, 3), если не оставалась таковая риза, не выказывая своей действенности, однако же, сохраняя силу способности действовать? Почему продавший ризу непременно покупает нож, и первой не уничтожая, и приобретая последний. Да и какой покупает он нож? Тот, о котором говорит Христос: «Не приидох воврещи мир, но мечь» (Мф. 10, 34), мечом называя слово проповеди. Ибо как нож разделяет сросшееся и связное тело рассекает на части, так слово проповеди, вносимое в дом, во всяком из них, соединенных на зло неверием, отсекало друга от друга, отделяя сына от отца, дочь от матери, невестку от свекрови, рассекая самую природу, показывало цель Господня повеления, а именно: что для великой пользы и во благо людям повелел Он Апостолам взять нож.

Глава 6. Посему Петр немедленно отвечает, говоря, что два у них ножа, о которых Господь сказал, что их достаточно для предлежащего подвига. Ножи же сии, как говорит Апостол, суть обличение противополагаемого и утешение верующих. Ибо в Послании к Титу так вручает их учителям, говоря: «Да силен будет и утешати во здравем учении и противящыяся обличати» (Тит. 1, 9), чем и разделяет слово на два вида: ибо иной вид - слово учения к верным и иной - слово истины к врагам; и одно есть обличение лжи, а другое - подтверждение истины. А что мечом называет слово, это явно для всякого, так как на памяти у каждого часто повторяемое изречение Писания: «Живо бо слово Божие и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра» (Евр. 4, 12).

Ибо и здесь говорится о двояком действии слова. Но иной может назвать двумя мечами ясность и истину, ибо когда сочетаются они в слове, достаточно их к тому, чтобы покорять противящихся. Посему–то и первосвященник на слове, которое было у него на персях, имел таинственно возложенные «явление и истину» (Исх. 28, 30): явление для уяснения сказуемого и истину для низложения лжи. Потому и Петр, открыто употребив нож, когда урезал ухо рабу первосвященника, оказывается совершившим это вместе и таинственно, и назнаменательно. Ибо Апостолы в начале проповеди исполняли и предписываемое законом, когда к Двери, то есть к Рекшему: «Аз есмь Дверь» (Ин. 10, 7), приводили утверждавших о себе, что возлюбили они владычество Закона, и, взяв «шило»обучения, старались «провертеть» (ср.: Втор. 15, 17) рабский слух в свободу послушания.

Когда же иудеи признали себя недостойными Жизни Вечной и настала нужда обратиться уже к язычникам, тогда Апостолы глаголом Духа совершенно отсекают им слух, как недостойным уже слова свободы за непокорность. Ибо сказать: «Вам бе лепо первее глаголати слово Божие» (Деян. 13, 46) - значило провертеть рабский слух в свободу, а потом присовокупить: «Понеже недостойны творите сами себе Вечному Животу, се, обращаемся во языки» (Деян. 13, 46) - значило совершенно отсечь им слух.

Глава 7. То же самое говорит иудеям и Павел: «Иже законом оправдаетеся, от благодати отпадосте» (Гал. 5, 4). Ибо отпасть от благодати значило то же, что и быть отсеченными от слова слободы. Почему и Господь говорит: «Шедше убо научите вся языки» (Мф. 28, 19), по урезании уха у иудеев отверзая к послушанию ухо язычников. О сем задолго прежде и издревле свидетельствует и ветхозаветное Писание, ясно пророчествуя о том и другом, а именно: что у иудеев урезано будет ухо и что оно приложено будет язычникам. Ибо и Иезекииль говорит иудейскому сонмищу: «Ноздри твоя и ушы твои обрежут» (Иез. 23, 25), потому что не прияли благоухания мира Христова, подобно той, которая говорит: «В воню мира твоего течем» (Песн. 1, 3), и по урезании и отъятии у них главных орудий чувств не пожелали, как овцы, слушать гласа Пастыря. А Исаия вводит самую церковь из язычников, которая говорит: «Приложи ми ухо, еже слышати, и наказание Господне отверзает ушы мои» (Ис. 50, 4–5). Так языческой церкви Господь приложил ухо и ухо же урезал у церкви иудейской. И сие достаточно сказано о продавших ризу и взявших нож.

Посмотрим же, все ли мы, когда носим таковую ризу, носим ее право? Ибо об иных написано: «Яко всякую одежду собранну лестию и ризу с примирением отдадут» (Ис. 9, 5), а о других: «Ризы своя связующе ужами, завесы творяху держащыяся требища» (Ам. 2, 8). Посему не имеют ли у нас лестию собранной одежды те, которые, в ересях подстерегая простодушных, одеваются в ризы нравственных добродетелей, но облекаются в них как в чужие, не в правду, а более для соблюдения доброго о них мнения, и преображаются, принимая на себя вид кроткий и скромный, чем и уловляют в погибель попадающихся на сию уду?

Глава 8. Они–то в Будущем Веке «с примирением отдадут» (Ис. 9, 5) таковые ризы, потому что не восприимут наград за труды, но понесут за обман наказание и мучение от Бога, отмщающего «на вся оболченныя во одеяния чуждая» (Соф. 1, 8), как говорит Он у Пророка. Ибо все, что делается не ради самого добра, а ради чего–либо иного, не только остается без награды, но и подлежит ответственности, а наипаче когда устрояются этим козни видящим, служа гибельною приманкою для простодушных.

Как тщеславие делает бесполезным труд добродетели и лишает трудившегося вечных наград, само для себя служа малоценною наградою за великие труды, скоропреходящею похвалою за трудные подвиги, скорогибнущею почестию, увядающею прежде, нежели созреет как должно, так образ благочестия, притворно приемлемый для обмана, делает труд не только напрасным, но и опасным, осуждаемым не на лишение только награды, но на продолжительное и крайне мучительное наказание. Так неким, изнурившим себя и понесшим таковой труд, Апостол сказал: «Толика пострадасте туне? аще точию и туне!» (Гал. 3, 4), словом туне означив лишения наград, а словами «аще точию и туне»– достоплачевность ожидаемого мучения. «Держащияся же требища завесы, ужами связующе ризы» (ср.: Ам. 2, 8) творят, может быть, и некоторые из служителей Церкви, которые лицемерно подражают священнодействующим непорочно под покровом внутри святилища. Ибо иное есть завеса (???????????) и иное покров (???????????), хотя сходство названий скрывает различие вещей.

Завеса вешается, где ни есть, на время по необходимости, чтобы не совершать открыто пред глазами всех, что требует сокровенности, и она с обеих сторон прикрепляется наперекос вязями от правой руки к левой, не имея ничего над собою сверху, а покров спускается на вязях, прикрепленных сверху, как и самое имя, по словопроизводству, показывает падение ткани сверху; и, может быть, означаемся им мы, когда приемлем на себя труд в добродетелях ради Владыки, видящего втайне, укрывая совершаемое от очей человеческих долу, обнаруживаем Единому, зрящему свыше.

Глава 9. И Предложение имеет причину горе, завися от благоугождения Богу, подобно и покров свешивается, простираясь сверху. Делая добро, священнодействуем мы под покровом. Но когда, выставляя на вид образ целомудрия или нестяжательности, втайне делаем противное и, распростирая завесу ужами грехов, иной образ отпечатлеваем в себе, а иным прикрываемся сверху, притворною наружностью придавая честный вид скрытному стыду и обманом уловляя взоры людей, чтобы прославиться благочестием и добродетелию, тогда под завесою тайн к укоризне нашей то, что, если откроется, заслужит осуждение.

Ибо как добродетель, совершаемая втайне, имеет похвалу от Бога, а совершаемая явно, громко провозглашается, так и пороку, пока сокрыт, угрожают только наказание и мучение, а когда обличен, готово конечное осуждение. Но хотя здесь не явны таковые развращенные начинания, прикрываясь благочестною наружностию, однако же непременно обнажены будут там, когда отнимется у них мнимая их слава, обнаружится же и сама собою воссияет истина. Ибо о них–то, может быть, говорит Исаия: «Господь открыет срамоту (?? ?????) их в день он» (ср.: Ис. 3, 17–18). Но упражняющиеся в добре не все таковы, хотя некоторые для уловления славы человеческой звание благочестия проходят нечисто. И по причине обманщиков не должно клеветать и на рачительных. Ибо действительно посвятившие себя добродетели и делами не солгавшие своему обету, но и сокровенное уподобившие видимому, у которых наружность служит истолкованием самой вещи и которые не кажутся только тем, за что выдают себя, но, какими именуются, таковы в действительности или стараются лучше, не во мнении других, но сами в себе, таковыми быть, при помощи все Испытующего, даже и глубины сердечные, и Воздающего каждому по собственным его делам, а не по предзанятому о Нем понятию. А с другой стороны, и из них также некоторые уклоняются от истинной цели, превозносясь и думая, что собственными силами усвоили себе украшение добродетели.

Глава 10. Ибо редкое и крайне трудное дело - понести величие добродетели, не превознесшись мыслию, не надмившись преуспеяниями, пребыв смиренным и, как говорит некто, бесквасным, потому что бесквасное и вблизи огня не надувается, но пребывает в смиренном виде и скромно о себе думающий не превозносится, упражняясь в добродетели, благоговением удерживаемый от надмения кичливости. Им Законодатель дает совет иметь пред очами страх Божий, приставив его навсегда пестуном неразумного превозношения и святым наставником в целомудрии. Ибо повеление на краях ризы делать кисти из «прядения синяго» (ср.: Чис. 15, 38) и взирающим иметь в этом всегдашнее напоминание о Божественных заповедях, как мне кажется, знаменательно дает разуметь сие самое, потому что как кисть - начало ризы, так начало премудрости - страх Господень.

Посему его–то должно искать на всякой вершине добродетели (потому что вершины скользки, маломысленных совращают в высокоумие), чтобы, непрестанно колеблясь пред очами души, сдерживал он от надмения преуспеяниями и научал доблестного, что хотя и сам он исткал себе ризу, однако же Бог дал ему мудрость для такового исткания; и Виновнику познания, а не делателю подобает приписывать всю силу.

Таким образом и добродетель будет блистательнее, будучи признаваема делом Божиим, и приобретение ее для приобретающего пребудет приводимо в безопасность страхом Божиим, как всегда охраняемое благоговением к Самому Богу нашему. Ему слава и держава вовеки! Аминь!

Глава 123: Не препятствовать попаданию собственной мочи (на свою одежду и тело) - значит совершать тяжкий грех. 159 (216). Сообщается, что Ибн ‘Аббас, да будет доволен Аллах ими обоими, сказал: «(Однажды) пророк, да благословит его Аллах и приветствует, проходивший мимо одной из